О закрытии Шанинки – и о практической пользе «гуманитарного» знания

В России закрывают «Шанинку» вслед за «Европейским университетом Санкт-Петербурга», что дает повод поговорить о нескольких важных вещах. Для начала раскроем что такое «Шанинка» - это Московская высшая школа социальных и экономических наук, небольшой российско-британский ВУЗ, в котором учится всего 300 студентов, но учитывая высокое качество образования, дает достаточно большой результат, в особенности учитывая, что она всего лишь снимает помещение. Ее создатель, Теодор Шанин, человек очень сложной судьбы, о нем подробнее можно прочитать здесь. Когда в первой половины 2000-ых гг. в России начали закрывать независимые СМИ (процесс не завершен и по сей день), а в первой половине 2010-ых, - неправительственные организации с иностранным участием, еще сложно было представить, что дело дойдет до университетов. Кстати, советую прочитать/ посмотреть/ прослушать эфир «Кто и почему закрывает университеты?» на Эхо Москвы.

Разумеется, закрытие университета с хорошим образованием – безобразие и сложно какие-то рациональные причины этому найти. Разве что кому-то что-то не понравилось, донесли и использовали свой административный вес для уничтожения университета.

Было высказано следующее мнение: гуманитарные науки нужны самим гуманитариям и это их способ жить. Если у гуманитариев отнять «возможность трындеть о странном», то их жизни станет хуже. Общественная же польза подразумевается в туманном будущем. (…) Гуманитарии создали себе тесный уютный мирок, в котором им хорошо обсуждать интересные им темы, но когда кто-то со стороны приходит и давит этот мирок, они оказываются бессильны объяснить широким народным массам, что именно плохого происходит. (…) Мне не встречалось публикаций, что без ЕУ перестанет колоситься рожь или плавиться сталь. (…) Государственная машина из каких-то своих соображений делает определенную группу людей несчастней. (…) Но сегодня государство решило сделать плохо им, а завтра решит сделать плохо вам. Просто потому что может.

Я не согласен с такой постановкой вопроса и хочу по следам этой дискуссии высказаться. Надо отличать социальные науки от гуманитарных. На английском это называется social science и humanities. Социальные науки изучают общество, политику, историю, экономику и др. Гуманитарные науки тоже изучают общество, но в «мягком формате» - это изучение культуры, религии, лингвистики, антропологии, искусства, философии. Право иногда относят и к тем, и к другим, но скорее к гуманитарным. На постсоветском пространстве это различие понятно далеко не всем, поскольку есть «физики», которые что-то проектируют, создают, строят ДнепроГЭС и атомные бомбы, а есть «лирики» и вторые есть дураки, которые не умеют сложить 2+2, не дают пользы обществу, а лишь трындят на непонятные темы. В этом дискурсивном пространстве находятся и многие т.н. «гуманитарии», поскольку они сами считают себя второсортными учеными, не приносящими пользу обществу.

Этот вздор повторяют многие просто недалекие люди под воздействием инерции советской пропаганды, а также сами «физики» (то, что на английском называется STEM – science, technology, engineering, mathematics), т.е. представители естественных/точных наук. Разумеется, люди, занятые в сфере технологий важны, и они создают новые продукты, которые можно потрогать (тоже, кстати, не всегда). Но материальное сознание примитивно – и если вам кажется, что то, чего нельзя потрогать – нет, то вы отрицаете сектор услуг в экономике, который, к примеру, генерирует большую часть добавленной стоимости в ВВП США, а впоследствии на этой основе генерируется и военная мощь Америки.

В Советском Союзе ВВП не было, а в подсчете национальных счетов использовался Валовый национальный доход (по производству и по потреблению), который на английский переводился как “Net material product”, поскольку учитывал преимущественно материальное в экономике. Советские экономисты пытались сравнивать по этим же критериям советскую экономику с капиталистическими. Выходило красиво – если нематериальное убрать из подсчета экономики, то более развитые экономики теряют больше. На практике помогло мало. Пещерное понимание экономики и общества, отсекание всех «излишеств» привело к остановке экономического и социального развития – к застою, когда СССР оказался неспособным преодолеть некий водораздел, после которого было жизненно необходимо идти дальше. Именно пещерный, когда все, что в итоге не производит атомную бомбу, считалось глупостью и блажью. Если дубинка в руках – все, счастлив. По «гуманитариям» я с советскими в большей мере согласен – большую часть «гуманитарной» советской литературы, написанной до перестройки, в частности, экономики, социологии, политологии и истории, без слез читать невозможно. Говоря «большую часть», я делаю скидку, потому что лучшие советские работы от своих западных аналогов отставали не на десятилетия, а на столетия. При этом нельзя сказать, что в СССР «гуманитарные» науки отрицались полностью – просто и экономика, и управление, и политика, и философия, строились на марксовом учении, которое пусть и интересно как один из многих философских подходов, но никак не универсально. Но именно потому что существовала официальная идеология, построенная на одной из философских школ, все остальные были запрещены – что и привело к убогости «гуманитарного» знания в СССР в целом. Убогим оно было настолько, что различия между социальными и гуманитарными науками почти никто не знал, то есть это уровень самого начала развития этих наук.

Однако это никак не означает, что социальные и гуманитарные науки бесполезны. Также как математика является метаязыком науки (а не наукой), такой же является и философия. В качестве философских понятий были созданы основы большинства современных наук. К примеру, для «физиков»: философ Иммануил Кант создал свою гипотезу происхождения Солнечной системы из туманности, философ Аристотель является одним из создателей многих наук и так далее.

Возьмем, к примеру, историю. Низкий уровень развития этой науки в СССР, вызванный в первую очередь политическими ограничениями, привел к тому, что типологизация этапов развития строилась не по мере развития производственных сил (общество охотников и собирателей / аграрное общество / индустриальное общество / постиндустриальное общество), а по формациям и «классовым отношениям» - первобытнообщинный строй, рабовладельческое общество, феодальное общество, капиталистическое общество и социалистическое общество. Никакой внятной хронологии на этом построить нельзя, поэтому приходилось прибегать к европоцентристской, политической хронологии; ключевым событием стал формальный распад Западной Римской империи в 476 году. Из этой истории нельзя было понять ничего, кроме того, что хорошие рабочие и крестьяне постоянно боролись со злыми помещиками и рабовладельцами, везде вспыхивали восстания. В итоге история свелась к хронологии и распространилось понятие, что «история учит тому, что ничему не учит». Конечно, если ее не понимать, она ничему и не научит. И анализа исторических событий, разве что с позиции классовой теории – не проводилось. Кроме того, политические ограничения приводили к тому, что в истории было много лжи. А правда была неизвестна. Когда в перестройку началась свободная публикация исторических исследований, это начало разрывать Советский союз. Во-первых, история лежит в основе многих национальных идентичностей (а советскому народу пытались привить псевдоидентичность как раз на основе восстаний рабов, Спартака, катаров и альбигойцев, антифеодальных движений в Европе, Китае и самой России) – и игнорирование этого факта и соответственное отношение к истории (которую на постсоветском пространстве иначе как проституткой не величают), приводит к тому, что идентичность советского человека под напором исторических публикаций начала рассыпаться. После этого с выплавкой стали и урожаями ржи стало похуже. Это стоит помнить. Когда в России идет процесс ресоветизации, это выливается и в то, что в истории все больше становится запретных тем, история вновь начинает обслуживать политику, генеральную линию партии, министры занимаются вопросами освещения истории, а вымышленные нарративы все шире распространяются по обществу. При этом все еще продолжаются, пусть и с малыми тиражами, настоящие исторические исследования – в этом отличие от советского периода. Но в какой-то момент вновь мифологизированное сознание вступит в конфликт с реальной историей и вновь проиграет. Именно те, кто создают мифологические нарративы, любят говорить о том, что реальные исторические факты не установить, можно говорить лишь об оценках и точках зрения. Это солипсизм, очень хорошо описанный в 1984.

Итак, демифологизация советской истории и широкое распространение исторических концепций в союзных республиках (в том числе и собственных ложных мифологических, ультранационалистических нарративов), стала одной из главных причин распада СССР, следствием чего стало то, что рожь перестала колоситься, а сталь – плавиться. Так, урожай зерновых в России снизился с 89 млн тонн в 1991 году до 48 млн тонн, а прокат черных металлов, в первую очередь, стали, сократился с 55 млн тонн до 35 млн тонн за тот же период (см. Статистический ежегодник СНГ – 1999, стр. 46-54).

Для тех, кто не видит связи между крайне низким уровнем развития социальных наук в СССР и его распада, приведу цитату Андропова, где он говорит о том, что «мы не знаем страны…»: Если говорить откровенно, мы ещё до сих пор не изучили в должной степени общество, в котором живём и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерности, особенно экономические. Поэтому порой вынуждены действовать, так сказать, эмпирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок (Речь на пленуме ЦК КПСС 15 июня 1983 года). Другая цитата: Строгий порядок капиталовложений не требует, а отдачу даёт большую. Из первой цитаты, например, видно, что приличных данных по экономике и обществу в СССР не имело даже руководство! Из второй – что лидер СССР вообще понятия не имеет об институтах. Порядок, конечно, хорошо, но там столько «но», что если просто создавать порядок ради порядка, легче всего превратиться в мишень для анекдотов. Дуглас Норт уже к тому моменту писал свои фундаментальные исследования об институтах (пример).

Как организовано управление предприятиями, циклами и проектами в постсоветских странах? Особенно там, где распространяют демотиваторы про кучу менеджеров и Васю? Какой процент проектов действительно оправдывают свои вложения, реализуются с самого начала до конца, да еще и без бесконечной текучки кадров и переоценки стоимости? Опять не имеет значение знание об обществе? А как с борьбой с преступностью? На каком уровне психология в постсоветских странах – и где она была в СССР?

И все бы ладно, но в СССР не было и представления о политических процессах. Политическими процессами занималось Политбюро, а значит кроме них никто не должен был не только быть посвящен в фактическую сторону, но даже и теории не должен был знать. Как только пошли первые серьезные внутренние вызовы, да и внешние (за исключением тех, где можно было просто нажать на кнопку), все управление рассыпалось. Ведь подумать только – имея все рычаги власти в руках союзной элиты, Советский Союз распадается без следа. И ведь почти ни одна постсоветская власть не хочет учитывать опыт и, к примеру, консультироваться со специалистами. Они ведь сами все знают. Про ядерную физику не знают, а про общество и политику – знают! И поэтому, когда в апреле-мае в Армении разваливалась власть, элита делала хаотичные и бессмысленные шаги и проиграла без контакта.

Теперь к экономике. Экономика оперирует, как правило, теми или иными математическими моделями, чтобы оценить эффекты политики на рост производства или издержек. Недавно я видел презентацию прекрасного исследования о влиянии западных санкций на российскую экономику и отдельные ее сектора, включая промышленность и сельское хозяйство. Неудивительно: ВВП России потерял несколько процентов, а сельское хозяйство – напротив, выросло, но на макроуровне это не очень помогло. Итак, эти взаимосвязи не всегда понятны, они опираются на сложную систему психологических, политических и экономических факторов, но они показывают направление. Для этого нужна высокая степень открытости и большое количество статистических данных, с помощью которых можно изучать эти процессы, находить оптимальные решения и устранять проблемы в экономике. Да, эти данные могут получить «враги» и узнать, сколько танков произвела страна. А тогда – пиши пропало!

Да только почему-то по публикациям Абрама Бергсона и ЦРУ в советской элите пытались понять что происходит с экономикой, а по книгам Авторханова – изучали собственное политическое прошлое. Да, конечно, оценок теневой экономики СССР и военных расходов – на западе тоже было немало. И не потому что запад хороший. А потому что там были и есть специалисты.

И вот сейчас, когда в России появляются собственные специалисты, начинается та же самая песня. Про врагов, про бесполезность гуманитарного знания, про полезность советского опыта государственного строительства – и как следствие – закрытие университетов. Действительно история ничему не учит. Тех, кто не готов ничему учиться.