Политизация религии в выступлениях лидеров республик Северного Кавказа 1119 тем и 2 сообщения

Добрый день уважаемые дамы и господа. Именно здесь, 18 марта в 16:00, мы планируем провести очередную дискуссию. На этот раз докладчиком буду я, Лебедев Виктор. Тема моего доклада - Политизация религии в выступлениях лидеров республик Северного Кавказа: примеры Рамзана Кадырова и Рамазана Абдулатипова.

P.S.   1. Прошу соблюдать правила "Кавказского узла", который предоставил нам данную площадку. Они здесь - http://www.kavkaz-uzel.ru/articles/162647/

         2. Здесь можно прочитать информацию о безопасной работе в интернете. https://advokat.kavkaz-uzel.ru/pages/security

Высокая степень политизированности ислама на Северном Кавказе не новость для местных жителей, органов власти и научного сообщества. Когда религия становится политизированной, чаще всего следует ожидать религиозной нетерпимости, фанатизма и религиозных конфликтов.

Если высокопоставленный чиновник начинает говорить о религии – как правило, это означает, что она играет в обществе значимую роль. Политические лидеры обращаются к религиозным темам обычно в трех случаях: в связи с религиозным событием, желая использовать религиозность для поддержки своего авторитета, либо сознательно проводя свой политический курс в соответствии со своими религиозными представлениями. В данном докладе я попытаюсь проанализировать роль религиозной темы в речи политических лидеров Чечни и Дагестана.

Хорошим объектом для выявления степени политизации религии в дискурсе главы Дагестана является также обращение в связи с объявлением 1436 года по мусульманскому календарю Годом начала облагораживания нравов. (http://president.e-dag.ru/novosti/zayavleniya-obrashcheniya/glava-rd-r-abdulatipov-podderzhal-obrashchenie-muftiya-dagestana-akhmad-khadzhi-afandi-ob-ob-yavlenii-1436-goda-po-musulmanskomu-kalendaryu-godom-nachala-oblagorazhivaniya-nravov)

Обращаясь к жителям, Рамазан Абдулатипов позиционирует себя в качестве политического лидера, и с другой стороны, в качестве верующего мусульманина: «Уважаемые дагестанцы! Дорогие братья и сестры!».  Обращение к жителям республики «братья и сестры» призвано подчеркнуть его солидарность и тот факт, что глава республики разделяет их веру.

Абдулатипов демонстрирует, что религия – не принципиально новая тема для руководства республики. Данную работу власти Дагестана проводили уже два года: «Работу по повышению нравственности мы проводим вот уже почти два года, и в  этой работе много тех, кто нам помогает». Причем для него это именно государственная работа, религиозные организации и лидеры – скорее помогают власти, а не она помогает им. В данном случае, глава республики косвенно подчеркивает принципиальную важность данной работы для государства. Нельзя не обратить внимание и на тот факт, как в тексте связаны понятия «россияне» и «дагестанцы»: «дагестанцы» предстают как часть единой общности «россиян». Очевидно, здесь кроется выражение идеи гражданской нации, которая свойственна либеральному дискурсу.

В тексте обращения затрагивается проблема свободы совести. Для Абдулатипова важно учитывать, что свобода вероисповедания подразумевает толерантность, и опыт реализации этой толерантности существует в Дагестане: «Мусульмане, христиане, иудеи Дагестана испокон веков живут в мире и согласии. Муфтий Дагестана, шейх Ахмад-хаджи в добрых отношениях с Епископом Махачкалинским и Грозненским Варлаамом».

Российская власть в лице Президента РФ является в тексте защитницей интересов верующих мусульман. Причем защита распространяется не только на своих граждан, но и дальше: «защитником мусульманских государств Сирии, Ливии, Иранав современном мире является Россия в лице Президента В.В. Путина. Государство оказывает, и в дальнейшем будет оказывать всяческое содействие функционированию мечетей, медресе, получению качественного исламского образования, работе исламских СМИ». Именно государство оказывается гарантом свободы вероисповедания, в понимании Абдулатипова. Тем самым, он легитимирует процесс институционального взаимодействия религиозных организаций и власти, пользуясь для этого значением свободы совести, в его интерпретации религиозным дискурсом.

Абдулатипов цитирует слова муфтия ДУМ Дагестана, о том, что возврат к религии в республике сопровождается «распространением пороков». В данной ситуации он характеризует ситуацию через призму противоборства «истинной» веры и «ложной», которая на самом деле оборачивается невежеством: «Не может и не должна вера приносить в общество смуту, раздоры, неуважение к власти и обществу. В таком случае речь идет не о вере, а о невежестве».

В тексте далее можно увидеть высокую оценку роли религиозных служителей в обществе: «Имамы и алимы должны оберегать людей от грехов и заблуждений». Глава республики активно пользуется исламской терминологией: «алимы», «иман», «умма». Он подчеркивает свою принадлежность к России, таким образом: для него и Дагестан и Россия в равной степени являются «Родиной». На пути очищения нравов, важно соблюдать традиции, опираться на них: «Так учили нас наши предки. И мы должны следовать вере наших предков».

Абдулатипов наполняет свое обращение личными воспоминаниями, в подтверждение своих слов, что должно приблизить его к адресату: «В моих детских представлениях наша вера, действительно, была для меня Божественным духом, который облагораживал весь образ моих мыслей и моих деяний». И далее эта логика, согласно которой ислам способствует облагораживанию жизни отдельного человека, переносится на все общество в целом: «И сегодня ислам, как и другие мировые религии, содержит в себе чрезвычайно огромный духовно-нравственный потенциал. Мы все нуждаемся в этом, чтобы преодолеть невежество и грязь, которые нас порой окружают». При этом в жизни общества, исходя из его взглядов и слов, должно быть два очищающих начала – религия и закон: «Так давайте же следовать Корану и Конституции, которые также главной ценностью считают жизнь человека, его права и свободы». Здесь можно увидеть закрепление гегемонии интерпретации ислама, в которой ислам вполне совместим со светским государством и свободами индивида. Очевидно, здесь наблюдается попытка противодействовать сразу двум альтернативным дискурсам: «исламофобскому», в котором ислам является угрозой светскому порядку, и «фундаменталистскому». «Вера – это одна из основ государства, нации, особенно в вопросах облагораживания нравов. И тут нужна совместная работа власти и религиозных организаций». Религия воспринимается им как часть культуры и основа общественной нравственности. Именно в силу этого, государство и религиозные организации взаимодействуют в общих интересах.

Таким образом, в данном тексте присутствует ярко-выраженный религиозно-традиционалистский дискурс. В данном тексте, Абдулатипов конструирует реальность, в которой ислам может и должен выступать в качестве средства для «очищения нравов». В этом деле, по мнению Абдулатипова возможно и необходимо сотрудничество органов государственной власти. При этом, в такой реальности Коран не становится на место закона. Конституция и Коран взаимно поддерживают и укрепляют друг друга. Нельзя не отметить присутствие в тексте «либерального» дискурса, проявляющегося в идее гражданской нации.

В качестве примера текста Р.А.Кадырова для данного доклада, я предлагаю использовать интервью лидера Чеченской республики  телеканалу вести 24 от  23.08.2013, мы подвергнем дискурс-анализу лишь интересующую нас часть, которая посвящена религиозной проблематике.  (http://chechnya.gov.ru/page.php?r=28&id=113)

Репортер задает вопросы, связанные с соотношением религиозное/светское в Чечне, обращаясь к словам отца Рамзана Кадырова: «Вы продолжаете дело отца, это все знают. Он всегда хотел, чтобы Чечня была светским государством», и к своему собственному наблюдению, что девушки из Чечни предпочитают боле традиционный тип одежды на публике.

Для Рамзана Кадырова в данном случае принципиально важно объяснить позицию своего отца по этому вопросу, подчеркнуть тот факт, что он был религиозным деятелем, глубоко верующим человеком. Постулируя столь важную роль религии в жизни Ахмада Кадырова, глава Чечни заставляет нас смотреть на приведенную цитату сквозь призму этой религиозности.

 «Что касается будущего Чечни, никакой исламизации у нас нет.  К великому сожалению, у нас есть девушки, которые ходят без платков, полуголые». В своем ответе, Кадыров, протестует против норм нравственности, которые, условно говоря, можно назвать «европейскими». В его речи начинает доминировать религиозно-традиционалистский дискурс, где образ и поведение женщины должны регулироваться нормами религии. Причем это правило, по его мнению, должно распространяться не только на жителей республики и мусульман, но и на христиан, которым, по его словам, тоже стоило бы вернуться к истокам своей веры: «Мусульманка не имеет на это права. Даже христианка, и вы в том числе, не имеете на это права, потому что... Вы должны почитать в Библии определенные места, касающиеся того, какой должна быть женщина на самом деле».

Далее репортер обращает внимание, на толерантность главы республики, подразумевая, что при таких взглядах, он бы мог отказаться с ней беседовать, поскольку она не одета в традиционную одежду. Отвечая на это замечание, Рамзан Кадыров обращается к теме ответственности: «Конечно, я же не несу ответственности за вас перед Всевышним. Моя жена так не сидела бы, потому что я за нее отвечаю перед Всевышним. Мы не заставляем ни одну девушку надевать платки или длинные вещи». Используя данную формулировку, Рамзан Кадыров пытается уйти от обвинений в возможности распространения своих претензий к внешнему виду женщин, за пределы круга своих близких.  И добавляет при этом, что в Чечне, по его словам, нет попыток навязать всем девушкам «исламский дресс-код». Он полемизирует со «светским» дискурсом, в котором навязывание религиозных норм расценивается негативно, и в рамках которого существуют многочисленные сообщения о попытках такого навязывания, осуществляемых в Чечне.

 «Что касается выбора нашего народа, то на референдуме он определил свою судьбу с Россией. Вот это для нас самое святое…  Это был определяющий момент в жизни: в первый раз дали возможность  чеченцам самим определить свою судьбу». Референдуму приписывается чрезвычайное, можно даже сказать сакральное значение. Тем самым, в реальности, формируемой дискурсом главы Чечни, этот референдум становится поворотным моментом, своего рода новой точкой отсчета истории чеченского народа, в которой он стал субъектом, а  не объектом манипуляции со стороны внешних акторов: «Это был определяющий момент в жизни: в первый раз дали возможность  чеченцам самим определить свою судьбу». Важно отметить, что этот выбор, постулируемый Кадыровым, формируется в довольно странном ключе. По его словам, можно счесть, что это был выбор между Россией и Америкой: «И народ решил, что мы хотим быть в составе России. Нам не нужна Америка, нам не нужны другие обычаи, традиции». Эта дихотомия, конструируется в контексте событий в Грузии, которая предстает в российском дискурсе того времени, как страна победившей «цветной революции», подконтрольная Соединенным Штатам Америки. Помещенные в такую рамку слова Кадырова приобретают особое звучание: выбор между нахождением в составе России и независимостью республики, осмысливается как выбор между сохранением своей идентичности (обычаев и традиций) в составе России, либо существованием под контролем внешнего игрока, и цена которого – утрата своей идентичности. Таким образом, сохранение чеченским народом своего «я», в рамках дискурса главы Чечни, оказывается возможным лишь в составе России. Также важно отметить, что эта речевая конструкция демонстрирует нам, что в дискурсе Кадырова Америка и Россия противопоставлены, они разделяют разные системы ценностей (обычаи, традиции), взаимоисключающие друг друга.

Следующий вопрос репортера связан уже с этим дискурсом, и погружен в него: «- Вы не хотите самостоятельности?». Рамзан Кадыров охотно развивает эту тему: «Абсолютно… Куда мы без России?! Я, человек глубоко верующий, знаю, что должен делать именно в религии Ислам. Я знаю, чего хочет мой народ. Я более чем на сто процентов уверен, что весь чеченский народ, кроме отдельных больных людей, все хотят жить в составе России, потому что Россия нам ближе всех. А отделившись от России, невозможно жить…». На достаточно небольшом текстовом пространстве употреблено значительное количество безоговорчных, не допускающих сомнения фраз: «Абсолютно», «Куда мы без России?!», «Я знаю, чего хочет мой народ», «более чем на 100% уверен», «невозможно жить». Таким образом, здесь в отношении вопроса о «геополитической» судьбе чеченского народа, действует дискурс «лояльности», в котором опорному понятию Россия присваивается значение стабильности, исторической поддержки, дома, вне которого невозможно жить.

Далее репортер, исходя из слов Кадырова говорит о будущем чеченского государства, в котором исламские законы и Конституция России соблюдаются в равной степени, предлагая главе Чечни согласится с такой картиной или опровергнуть ее. Рамзан Кадыров соглашается, опять-таки используя безоговорочную риторику: «Абсолютно верно. Если вы читали Конституцию России, то вы не найдете в ней ничего против Ислама». Тем самым он опровергает существующий в России дискурс в соответствии, с которым устроение политической жизни в соответствии с нормами ислама противоречит духу и букве Конституции Российской Федерации. Забота об охране интересов России, выполнение распоряжений ее руководства – оказывается религиозным долгом мусульманина: «Поэтому нам Аллах говорит, что мы должны охранять эту страну и выполнять приказы руководства этого государства». Таким образом, административные практики и политические действия (выполнение приказов и охрана страны) – оказываются в рамках его высказываний также освященными волей Аллаха.

Наконец в ответе на вопрос журналиста о главных качествах руководителя республики, Рамзан Кадыров вновь обращается к религиозной тематике: «Руководитель должен знать, что он слуга народа и раб Всевышнего. Все остальное в этом и заключается». Тем самым в его дискурсе ответственность политика перед народом уравнивается по значению с его сугубо личными качествами – верой и совестью.

Исследовав эти тексты лидеров Чечни и Дагестана, мы можем сделать выводы относительно того, политизируется ли в их текстах религиозная проблематика и если да – то каким образом.

1.Демонстрация своего образа.

И Рамзан Кадыров, и Рамазан Абдулатипов не избегают разговора о собственной религиозной идентичности. Но при этом важно подчеркнуть, что если Абдулатипов предпочитает говорить о себе, как о рядовом верующем, то Рамзан Кадыров, говоря о религии часто выглядит не столько политиком, сколько религиозным лидером. В его выступлениях можно найти тому характерные примеры. Он отзывается о своей политике, как о «Пути Аллаха», и говорит с позиции лидера, способного интерпретировать религиозные тексты и положения религии применительно к политической деятельности людей: «нам Аллах говорит…» и т.д.

2. Отношение к религии.

Для Рамазана Абдулатипова религия является прежде всего не прямым руководством к действию, а скорее социальным феноменом, полезным обществу социальным институтом, поддерживающим традиции и уровень общественных нравов. В это же время Рамзан Кадыров очевидно относится к религии как практикующий мусульманин, для него ислам – не объект воздействия органов власти, и уж точно не проблема – это ключевой принцип, которым человек (и в том числе политик) должен руководствоваться в своей жизни.

3. Взаимодействие религии и политики.

Как уже было сказано, для Рамзана Кадырова религия выступает не инструментом, а целью в политике. Государство и Конституция вторичны по отношению к исламу и исламским ценностям. Именно в силу того, что Россия дает возможность чеченцам жить в соответствии с нормами ислама, а значит сохранить свою идентичность – сосуществование с Россией оказывается для Чечни полезнее независимости. Принцип светскости Кадыров интерпретирует в рамках религиозно-традиционалистского дискурса, нивелируя тем самым его секулярный смысл государства. Лидер Дагестана куда более осторожен в своих оценках, его слова создают образ чиновника, стража социальной системы, для которого религия – одно из средств поддержания институционального порядка. Ислам важен, но е является определяющим в жизни индивидов. При этом стоит отметить, что Абдулатипов также не склонен употреблять понятие светскости в его изначально секуляризирующем смысле.

4. Используемые дискурсы.

Дискурсивные практики Рамазана Абдулатипова эклектичны по своей природе. Лидер Дагестана оперирует большим числом дискурсов, отчего его речь выглядит несколько эклектичной. Он использует религиозно-традиционалисткий дискурс (говоря о высокой роли религии в жизни общества, используя исламские понятия в политическом тексте), медицинский дискурс (в случаях, когда говорит о терроризме и безнравственности, как о болезни общества), либеральный и научный дискурс (идея гражданской нации).

Для Рамзана Кадырова безусловно характерны два дискурса, которые доминируют в его высказываниях на религиозную тематику – религиозно-традиционалистский дискурс и  дискурс осажденной крепости (в отношении внешнего врага – Запада, который поддерживает и исламофобские настроения, и терроризм одновременно).

Оба лидера безусловно склонны политизировать религию. Однако для Абдулатипова религия является частью социального уклада и объектом государственной политики, в то время, как для Рамзана Кадырова религия не объект политики, а цель и проверочный аппарат, которым определяется полезность и правильность государственного устройства и Конституции.

Victor

Высокая степень политизированности ислама на Северном Кавказе не новость для местных жителей, органов власти и научного сообщества. Когда религия становится политизированной, чаще всего следует ожидать религиозной нетерпимости, фанатизма и религиозных конфликтов.

Если высокопоставленный чиновник начинает говорить о религии – как правило, это означает, что она играет в обществе значимую роль. Политические лидеры обращаются к религиозным темам обычно в трех случаях: в связи с религиозным событием, желая использовать религиозность для поддержки своего авторитета, либо сознательно проводя свой политический курс в соответствии со своими религиозными представлениями. В данном докладе я попытаюсь проанализировать роль религиозной темы в речи политических лидеров Чечни и Дагестана.

Хорошим объектом для выявления степени политизации религии в дискурсе главы Дагестана является также обращение в связи с объявлением 1436 года по мусульманскому календарю Годом начала облагораживания нравов. (http://president.e-dag.ru/novosti/zayavleniya-obrashcheniya/glava-rd-r-abdulatipov-podderzhal-obrashchenie-muftiya-dagestana-akhmad-khadzhi-afandi-ob-ob-yavlenii-1436-goda-po-musulmanskomu-kalendaryu-godom-nachala-oblagorazhivaniya-nravov)

Обращаясь к жителям, Рамазан Абдулатипов позиционирует себя в качестве политического лидера, и с другой стороны, в качестве верующего мусульманина: «Уважаемые дагестанцы! Дорогие братья и сестры!».  Обращение к жителям республики «братья и сестры» призвано подчеркнуть его солидарность и тот факт, что глава республики разделяет их веру.

Абдулатипов демонстрирует, что религия – не принципиально новая тема для руководства республики. Данную работу власти Дагестана проводили уже два года: «Работу по повышению нравственности мы проводим вот уже почти два года, и в  этой работе много тех, кто нам помогает». Причем для него это именно государственная работа, религиозные организации и лидеры – скорее помогают власти, а не она помогает им. В данном случае, глава республики косвенно подчеркивает принципиальную важность данной работы для государства. Нельзя не обратить внимание и на тот факт, как в тексте связаны понятия «россияне» и «дагестанцы»: «дагестанцы» предстают как часть единой общности «россиян». Очевидно, здесь кроется выражение идеи гражданской нации, которая свойственна либеральному дискурсу.

В тексте обращения затрагивается проблема свободы совести. Для Абдулатипова важно учитывать, что свобода вероисповедания подразумевает толерантность, и опыт реализации этой толерантности существует в Дагестане: «Мусульмане, христиане, иудеи Дагестана испокон веков живут в мире и согласии. Муфтий Дагестана, шейх Ахмад-хаджи в добрых отношениях с Епископом Махачкалинским и Грозненским Варлаамом».

Российская власть в лице Президента РФ является в тексте защитницей интересов верующих мусульман. Причем защита распространяется не только на своих граждан, но и дальше: «защитником мусульманских государств Сирии, Ливии, Иранав современном мире является Россия в лице Президента В.В. Путина. Государство оказывает, и в дальнейшем будет оказывать всяческое содействие функционированию мечетей, медресе, получению качественного исламского образования, работе исламских СМИ». Именно государство оказывается гарантом свободы вероисповедания, в понимании Абдулатипова. Тем самым, он легитимирует процесс институционального взаимодействия религиозных организаций и власти, пользуясь для этого значением свободы совести, в его интерпретации религиозным дискурсом.

Абдулатипов цитирует слова муфтия ДУМ Дагестана, о том, что возврат к религии в республике сопровождается «распространением пороков». В данной ситуации он характеризует ситуацию через призму противоборства «истинной» веры и «ложной», которая на самом деле оборачивается невежеством: «Не может и не должна вера приносить в общество смуту, раздоры, неуважение к власти и обществу. В таком случае речь идет не о вере, а о невежестве».

В тексте далее можно увидеть высокую оценку роли религиозных служителей в обществе: «Имамы и алимы должны оберегать людей от грехов и заблуждений». Глава республики активно пользуется исламской терминологией: «алимы», «иман», «умма». Он подчеркивает свою принадлежность к России, таким образом: для него и Дагестан и Россия в равной степени являются «Родиной». На пути очищения нравов, важно соблюдать традиции, опираться на них: «Так учили нас наши предки. И мы должны следовать вере наших предков».

Абдулатипов наполняет свое обращение личными воспоминаниями, в подтверждение своих слов, что должно приблизить его к адресату: «В моих детских представлениях наша вера, действительно, была для меня Божественным духом, который облагораживал весь образ моих мыслей и моих деяний». И далее эта логика, согласно которой ислам способствует облагораживанию жизни отдельного человека, переносится на все общество в целом: «И сегодня ислам, как и другие мировые религии, содержит в себе чрезвычайно огромный духовно-нравственный потенциал. Мы все нуждаемся в этом, чтобы преодолеть невежество и грязь, которые нас порой окружают». При этом в жизни общества, исходя из его взглядов и слов, должно быть два очищающих начала – религия и закон: «Так давайте же следовать Корану и Конституции, которые также главной ценностью считают жизнь человека, его права и свободы». Здесь можно увидеть закрепление гегемонии интерпретации ислама, в которой ислам вполне совместим со светским государством и свободами индивида. Очевидно, здесь наблюдается попытка противодействовать сразу двум альтернативным дискурсам: «исламофобскому», в котором ислам является угрозой светскому порядку, и «фундаменталистскому». «Вера – это одна из основ государства, нации, особенно в вопросах облагораживания нравов. И тут нужна совместная работа власти и религиозных организаций». Религия воспринимается им как часть культуры и основа общественной нравственности. Именно в силу этого, государство и религиозные организации взаимодействуют в общих интересах.

Таким образом, в данном тексте присутствует ярко-выраженный религиозно-традиционалистский дискурс. В данном тексте, Абдулатипов конструирует реальность, в которой ислам может и должен выступать в качестве средства для «очищения нравов». В этом деле, по мнению Абдулатипова возможно и необходимо сотрудничество органов государственной власти. При этом, в такой реальности Коран не становится на место закона. Конституция и Коран взаимно поддерживают и укрепляют друг друга. Нельзя не отметить присутствие в тексте «либерального» дискурса, проявляющегося в идее гражданской нации.

В качестве примера текста Р.А.Кадырова для данного доклада, я предлагаю использовать интервью лидера Чеченской республики  телеканалу вести 24 от  23.08.2013, мы подвергнем дискурс-анализу лишь интересующую нас часть, которая посвящена религиозной проблематике.  (http://chechnya.gov.ru/page.php?r=28&id=113)

Репортер задает вопросы, связанные с соотношением религиозное/светское в Чечне, обращаясь к словам отца Рамзана Кадырова: «Вы продолжаете дело отца, это все знают. Он всегда хотел, чтобы Чечня была светским государством», и к своему собственному наблюдению, что девушки из Чечни предпочитают боле традиционный тип одежды на публике.

Для Рамзана Кадырова в данном случае принципиально важно объяснить позицию своего отца по этому вопросу, подчеркнуть тот факт, что он был религиозным деятелем, глубоко верующим человеком. Постулируя столь важную роль религии в жизни Ахмада Кадырова, глава Чечни заставляет нас смотреть на приведенную цитату сквозь призму этой религиозности.

 «Что касается будущего Чечни, никакой исламизации у нас нет.  К великому сожалению, у нас есть девушки, которые ходят без платков, полуголые». В своем ответе, Кадыров, протестует против норм нравственности, которые, условно говоря, можно назвать «европейскими». В его речи начинает доминировать религиозно-традиционалистский дискурс, где образ и поведение женщины должны регулироваться нормами религии. Причем это правило, по его мнению, должно распространяться не только на жителей республики и мусульман, но и на христиан, которым, по его словам, тоже стоило бы вернуться к истокам своей веры: «Мусульманка не имеет на это права. Даже христианка, и вы в том числе, не имеете на это права, потому что... Вы должны почитать в Библии определенные места, касающиеся того, какой должна быть женщина на самом деле».

Далее репортер обращает внимание, на толерантность главы республики, подразумевая, что при таких взглядах, он бы мог отказаться с ней беседовать, поскольку она не одета в традиционную одежду. Отвечая на это замечание, Рамзан Кадыров обращается к теме ответственности: «Конечно, я же не несу ответственности за вас перед Всевышним. Моя жена так не сидела бы, потому что я за нее отвечаю перед Всевышним. Мы не заставляем ни одну девушку надевать платки или длинные вещи». Используя данную формулировку, Рамзан Кадыров пытается уйти от обвинений в возможности распространения своих претензий к внешнему виду женщин, за пределы круга своих близких.  И добавляет при этом, что в Чечне, по его словам, нет попыток навязать всем девушкам «исламский дресс-код». Он полемизирует со «светским» дискурсом, в котором навязывание религиозных норм расценивается негативно, и в рамках которого существуют многочисленные сообщения о попытках такого навязывания, осуществляемых в Чечне.

 «Что касается выбора нашего народа, то на референдуме он определил свою судьбу с Россией. Вот это для нас самое святое…  Это был определяющий момент в жизни: в первый раз дали возможность  чеченцам самим определить свою судьбу». Референдуму приписывается чрезвычайное, можно даже сказать сакральное значение. Тем самым, в реальности, формируемой дискурсом главы Чечни, этот референдум становится поворотным моментом, своего рода новой точкой отсчета истории чеченского народа, в которой он стал субъектом, а  не объектом манипуляции со стороны внешних акторов: «Это был определяющий момент в жизни: в первый раз дали возможность  чеченцам самим определить свою судьбу». Важно отметить, что этот выбор, постулируемый Кадыровым, формируется в довольно странном ключе. По его словам, можно счесть, что это был выбор между Россией и Америкой: «И народ решил, что мы хотим быть в составе России. Нам не нужна Америка, нам не нужны другие обычаи, традиции». Эта дихотомия, конструируется в контексте событий в Грузии, которая предстает в российском дискурсе того времени, как страна победившей «цветной революции», подконтрольная Соединенным Штатам Америки. Помещенные в такую рамку слова Кадырова приобретают особое звучание: выбор между нахождением в составе России и независимостью республики, осмысливается как выбор между сохранением своей идентичности (обычаев и традиций) в составе России, либо существованием под контролем внешнего игрока, и цена которого – утрата своей идентичности. Таким образом, сохранение чеченским народом своего «я», в рамках дискурса главы Чечни, оказывается возможным лишь в составе России. Также важно отметить, что эта речевая конструкция демонстрирует нам, что в дискурсе Кадырова Америка и Россия противопоставлены, они разделяют разные системы ценностей (обычаи, традиции), взаимоисключающие друг друга.

Следующий вопрос репортера связан уже с этим дискурсом, и погружен в него: «- Вы не хотите самостоятельности?». Рамзан Кадыров охотно развивает эту тему: «Абсолютно… Куда мы без России?! Я, человек глубоко верующий, знаю, что должен делать именно в религии Ислам. Я знаю, чего хочет мой народ. Я более чем на сто процентов уверен, что весь чеченский народ, кроме отдельных больных людей, все хотят жить в составе России, потому что Россия нам ближе всех. А отделившись от России, невозможно жить…». На достаточно небольшом текстовом пространстве употреблено значительное количество безоговорчных, не допускающих сомнения фраз: «Абсолютно», «Куда мы без России?!», «Я знаю, чего хочет мой народ», «более чем на 100% уверен», «невозможно жить». Таким образом, здесь в отношении вопроса о «геополитической» судьбе чеченского народа, действует дискурс «лояльности», в котором опорному понятию Россия присваивается значение стабильности, исторической поддержки, дома, вне которого невозможно жить.

Далее репортер, исходя из слов Кадырова говорит о будущем чеченского государства, в котором исламские законы и Конституция России соблюдаются в равной степени, предлагая главе Чечни согласится с такой картиной или опровергнуть ее. Рамзан Кадыров соглашается, опять-таки используя безоговорочную риторику: «Абсолютно верно. Если вы читали Конституцию России, то вы не найдете в ней ничего против Ислама». Тем самым он опровергает существующий в России дискурс в соответствии, с которым устроение политической жизни в соответствии с нормами ислама противоречит духу и букве Конституции Российской Федерации. Забота об охране интересов России, выполнение распоряжений ее руководства – оказывается религиозным долгом мусульманина: «Поэтому нам Аллах говорит, что мы должны охранять эту страну и выполнять приказы руководства этого государства». Таким образом, административные практики и политические действия (выполнение приказов и охрана страны) – оказываются в рамках его высказываний также освященными волей Аллаха.

Наконец в ответе на вопрос журналиста о главных качествах руководителя республики, Рамзан Кадыров вновь обращается к религиозной тематике: «Руководитель должен знать, что он слуга народа и раб Всевышнего. Все остальное в этом и заключается». Тем самым в его дискурсе ответственность политика перед народом уравнивается по значению с его сугубо личными качествами – верой и совестью.

Исследовав эти тексты лидеров Чечни и Дагестана, мы можем сделать выводы относительно того, политизируется ли в их текстах религиозная проблематика и если да – то каким образом.

1.Демонстрация своего образа.

И Рамзан Кадыров, и Рамазан Абдулатипов не избегают разговора о собственной религиозной идентичности. Но при этом важно подчеркнуть, что если Абдулатипов предпочитает говорить о себе, как о рядовом верующем, то Рамзан Кадыров, говоря о религии часто выглядит не столько политиком, сколько религиозным лидером. В его выступлениях можно найти тому характерные примеры. Он отзывается о своей политике, как о «Пути Аллаха», и говорит с позиции лидера, способного интерпретировать религиозные тексты и положения религии применительно к политической деятельности людей: «нам Аллах говорит…» и т.д.

2. Отношение к религии.

Для Рамазана Абдулатипова религия является прежде всего не прямым руководством к действию, а скорее социальным феноменом, полезным обществу социальным институтом, поддерживающим традиции и уровень общественных нравов. В это же время Рамзан Кадыров очевидно относится к религии как практикующий мусульманин, для него ислам – не объект воздействия органов власти, и уж точно не проблема – это ключевой принцип, которым человек (и в том числе политик) должен руководствоваться в своей жизни.

3. Взаимодействие религии и политики.

Как уже было сказано, для Рамзана Кадырова религия выступает не инструментом, а целью в политике. Государство и Конституция вторичны по отношению к исламу и исламским ценностям. Именно в силу того, что Россия дает возможность чеченцам жить в соответствии с нормами ислама, а значит сохранить свою идентичность – сосуществование с Россией оказывается для Чечни полезнее независимости. Принцип светскости Кадыров интерпретирует в рамках религиозно-традиционалистского дискурса, нивелируя тем самым его секулярный смысл государства. Лидер Дагестана куда более осторожен в своих оценках, его слова создают образ чиновника, стража социальной системы, для которого религия – одно из средств поддержания институционального порядка. Ислам важен, но е является определяющим в жизни индивидов. При этом стоит отметить, что Абдулатипов также не склонен употреблять понятие светскости в его изначально секуляризирующем смысле.

4. Используемые дискурсы.

Дискурсивные практики Рамазана Абдулатипова эклектичны по своей природе. Лидер Дагестана оперирует большим числом дискурсов, отчего его речь выглядит несколько эклектичной. Он использует религиозно-традиционалисткий дискурс (говоря о высокой роли религии в жизни общества, используя исламские понятия в политическом тексте), медицинский дискурс (в случаях, когда говорит о терроризме и безнравственности, как о болезни общества), либеральный и научный дискурс (идея гражданской нации).

Для Рамзана Кадырова безусловно характерны два дискурса, которые доминируют в его высказываниях на религиозную тематику – религиозно-традиционалистский дискурс и  дискурс осажденной крепости (в отношении внешнего врага – Запада, который поддерживает и исламофобские настроения, и терроризм одновременно).

Оба лидера безусловно склонны политизировать религию. Однако для Абдулатипова религия является частью социального уклада и объектом государственной политики, в то время, как для Рамзана Кадырова религия не объект политики, а цель и проверочный аппарат, которым определяется полезность и правильность государственного устройства и Конституции.

На мой взгляд, дискурс анализ предполагает изучение процесса конструирования социального смысла, идеи, нового концепта. Хотелось бы уточнить можно ли говорить о объективности выводов доклада на основе анализа всего двух единиц текста? Каким образом привязка ко времени. месту, событию, аудитории могла повлиять на используемые речевые конструкты? может ли изменение данных параметров повлиять на изменение типов дискурса?

Добрый день! Прочитал Ваш доклад, анализ в целом понятен. Единственное, что хотел спросить. Вы утверждаете, анализируя слова Абдулатипова, что "Очевидно, здесь кроется выражение идеи гражданской нации, которая свойственна либеральному дискурсу". Такой вывод Вы делаете на основании использования Абдулатиповым в одном предложении понятий "россияне и дагестанцы". В заключении Вы еще раз подчеркиваете это. Тут я не совсем с Вами согласен, т.к. подобный вывод выглядит слишком натянутым. Скорее всего мотив Главы РД заключался в том, чтобы продемонстрировать свою лояльность общему федеральному курсу, именно по этой причине в данном тексте мы много раз можем заметить связь "дагестанцы"-"россияне". Это лишь мое предположение, но вывод очень уж натянут в данном случае, и я бы не сказал о каком-либо либеральном дискурсе в этой связи

я считаю, что ни у одного из глав республик Северного Кавказа нет четко определенного пути положительного влияния на жителей их республик, как у Рамзана Кадырова. По моему мнению, он выбрал довольно хорошо действующий метод для общественной поддержки. Но я убеждена, что в этом весь сам Кадыров. Это даже и не метод, а скорее убежденность в том,что наконец-то люди вернутся к истокам ислама, а ислам - это миролюбивая религия и, знающий его  каноны не будет совершать преступления, проступки, а тем более убийства и террористические акты. Вопрос такой: что плохого в том, что Коран и Конституция довольно-таки хорошо уживаются в определенной территории и лидер этой республики выбрал мирный религиозный путь?

 «Конечно, я же не несу ответственности за вас перед Всевышним. Моя жена так не сидела бы, потому что я за нее отвечаю перед Всевышним. Мы не заставляем ни одну девушку надевать платки или длинные вещи». Используя данную формулировку, Рамзан Кадыров пытается уйти от обвинений в возможности распространения своих претензий к внешнему виду женщин, за пределы круга своих близких. 

В коране написано, что мужчины не имеют права заставлять своих женщин. Мне кажется, что здесь бессмысленен такой анализ.

KAVKAZRU13

На мой взгляд, дискурс анализ предполагает изучение процесса конструирования социального смысла, идеи, нового концепта. Хотелось бы уточнить можно ли говорить о объективности выводов доклада на основе анализа всего двух единиц текста? Каким образом привязка ко времени. месту, событию, аудитории могла повлиять на используемые речевые конструкты? может ли изменение данных параметров повлиять на изменение типов дискурса?

Дискурс-анализ вполне может опираться и на одну единицу текста, поскольку это качественный метод исследования. И еще: в дискурс-анализе мы всегда говорим о консенсусе мнений в наших интерпретациях, потому что этот метод заранее опирается и на субъективность, и на экспертность исследователя. 

Как мне кажется, сложно судить о выборке текстов и "лукавили" ли лидеры республик . Конструирование дискурса, как говориться, на лицо. Дело видится в репрезентации. Говоря об обратной её стороне, стоит добавить,  что несмотря на Коран и ангажированность-лояльность, анализ имеет смысл, тем более, что подобное  повторяется 

Rudana_M

я считаю, что ни у одного из глав республик Северного Кавказа нет четко определенного пути положительного влияния на жителей их республик, как у Рамзана Кадырова. По моему мнению, он выбрал довольно хорошо действующий метод для общественной поддержки. Но я убеждена, что в этом весь сам Кадыров. Это даже и не метод, а скорее убежденность в том,что наконец-то люди вернутся к истокам ислама, а ислам - это миролюбивая религия и, знающий его  каноны не будет совершать преступления, проступки, а тем более убийства и террористические акты. Вопрос такой: что плохого в том, что Коран и Конституция довольно-таки хорошо уживаются в определенной территории и лидер этой республики выбрал мирный религиозный путь?

Я согласна с Вами. Действительно,что плохого в том,что Коран и Конституция хорошо уживаются вместе?

"На мой взгляд, дискурс анализ предполагает изучение процесса конструирования социального смысла, идеи, нового концепта. Хотелось бы уточнить можно ли говорить о объективности выводов доклада на основе анализа всего двух единиц текста? Каким образом привязка ко времени. месту, событию, аудитории могла повлиять на используемые речевые конструкты? может ли изменение данных параметров повлиять на изменение типов дискурса?"

Благодарю за хороший вопрос. Действительно две единицы текста - это безусловно мало. Но в виду и так широкого объема доклада, я не стал включать другие тексты, иначе бы доклад перерос в пункт диссертации. На самом деле два отрывка это скорее кейсы, которые я счел наиболее характерными. На самом деле, я проанализировал по 6 текстов каждого из лидеров, опубликованные за последние полтора года. Это уже больший объем совокупности. Привязка к времени и месту должна учитываться, это верно. В анализе я опирался на публичные выступления, не кулуарные.